Убийственное лето - Страница 5

На улице было яркое солнце, а на ней такое прозрачное нейлоновое голубое платье, что она казалась в нем голой. Не обращая ни на кого внимания, она просто ждала, переминаясь, и все видели ее округлую грудь, разворот бедер и все, что положено. Я хотел было пошутить, что на пляже мы и не на такое насмотрелись – ведь и остальные у стойки тоже обернулись в ее сторону, – но, пока она находилась там, мы не обмолвились ни словом. Она пробила свой билет, на секунду опять предстала голой в просвете дверей, взяла велосипед и укатила.

Я сказал Тессари, что охотно переспал бы с ней, и заказал еще по рюмочке пастиса. Тессари ответил, что этого не так уж трудно добиться и он, мол, знает многих, кто был с ней, назвав, разумеется, Жоржа Массиня, а также нашего городского аптекаря, человека женатого, с тремя детьми, затем одного отдыхающего и даже португальца с перевала. Насчет отдыхающего он знал точно – от племянника, который был на вечеринке, все там здорово набрались, и племянник все видел. Я и сам знал, чем кончаются такие вечеринки, когда парочки разбредаются по комнатам. Племянник сказал, что она это делает запросто. Потом я расплатился, сказал «чао» и ушел. Но всю дорогу за рулем «рено» не переставал думать о ней, о том, что у нее был отдыхающий и племянник Тессари видел их вместе.

Как бы лучше пояснить? С одной стороны, я хотел ее больше, чем прежде, а с другой – как увидал на пороге лавки в просвечивающем платье, стало жаль ее. Она ни о чем не догадывалась и, оказавшись в тени, выглядела просто пай-девочкой. Уложенные узлом волосы делали ее выше ростом. Не знаю отчего, но такой она мне даже больше нравилась. Однако теперь я думал о ней с неприязнью. Добиться ее будет проще простого, чего стесняться. И неловко было, даже противно. Трудно объяснить.

На следующей неделе я несколько раз видел ее из гаража. Их старый каменный дом на краю деревни. Ева Браун обставила его по своему вкусу, всюду насажала цветы. Эна ездила на велосипеде за покупками или еще куда. До сих пор я и не замечал ее. Это не значит, что она мало выходила из дома. Теперь я поднимал голову и смотрел вслед, не смея кивнуть и тем более заговорить. Вспоминал, что рассказывали Тессари и Жорж. И хотя она не обращала на меня внимания и специально не выставляла напоказ свои работающие ляжки, я как болван не мог от них оторваться. Болван – потому что мне было скверно. Однажды это заметил хозяин и сказал: «Спустись, парень, на землю. Будь твои глаза кислородными горелками, ей бы сидеть было не на чем».

Вечером я рассказал все Микки. Ровно десять слов, эдак мимоходом, что, мол, хочу испытать судьбу. Он заговорил, что девчонка, готовая спать с кем попало, не для меня. Мы шли к колодцу за водой. Мать захотела, видите ли, чтобы я сам провел воду в дом. Для нее что слесарь, что механик – все едино. В результате водопровод вечно барахлит. Счастье, что отец перед смертью заделал Бу-Бу. Только Бу-Бу и справляется. Наливает в трубы какой-то химикат, прочищает, но твердит, что рано или поздно они развалятся. Пока водопровод работает, мы о нем не вспоминаем.

Я сказал Микки, что нужен не совет, а помощь. Мы постояли еще у колодца с полными ведрами. У меня заболели руки, пока он целую вечность раздумывал. Под конец он произнес, что Эну лучше всего искать по воскресеньям на танцах, она всегда там бывает.

Микки имел в виду сборный барак «Бинг-Банг», который на неделю возводят в одной деревне, потом перевозят в другую, и молодежь следует по пятам. При входе вы покупаете билет и прикалываете к груди. Внутри негде приткнуться, разноцветные прожектора крутятся со скоростью сто километров в час, мешая смотреть. Зато за десять франков любитель шума получает его на полную катушку. Даже Коньята слышит этот грохот, хотя знать не знает, как рычит наш водопровод.

Я спросил у Микки, на кого буду похож в свои за тридцать в таком месте. Он ответил: «Вот именно». Я не успел досказать, что скорей всего на дурака, как он произнес: «На пожарника». Если б не ведра в руках, я бы показал этому паршивцу. Вместо этого я стал терпеливо объяснять, что как раз не хочу появляться перед ней в одежде пожарника. В таком случае, сказал он, надо идти в штатском. Я прекратил разговор, мол, подумаю, но он напомнил, что там все равно будет дежурный и в пожарке на другой же день всем станет известно про сержанта-ухажера.

В нашей пожарной команде никто не желает дежурить в «Бинг-Банге». По воскресеньям хочется побыть с женой, съесть ростбиф и передачу какую посмотреть. В наших местах можно принимать Швейцарию, Италию и Монте-Карло, то есть смотреть любые фильмы про средневековье и про наши дни. А на танцах-то постоянно драки, особенно когда какой-нибудь сопляк воображает, что у него уже растут усы. Поэтому пожарник тут скорей за полицейского. Однажды в воскресенье мне пришлось вызвать всех свободных ребят – спасать одного из наших. А тот всего-навсего сказал двоим, чтобы они перестали из-за партнерши рвать друг другу рубашки. Если бы жандармы не прибыли на место раньше нас, костей бы не собрали. И все равно он три дня пролежал в больнице, а когда вышел, мы скинулись ему на гостинец.

В среду перед танцами на тренировку собралось с полдюжины ребят.

Я спросил, кто пойдет со мной на дежурство в Блюмей, большое село в горах, в пятнадцати километрах отсюда. Никто не ответил. Отправились рядом на футбольное поле, попрыгали и побегали с полной выкладкой. Пожарным сараем нам служит старый медный рудник. Между городом и перевалом их несколько таких закрытых еще накануне 1914 года. На территории нашего растет пожухлая трава да бегают бездомные кошки. Однако есть гараж для машины и раздел-валка с душем. Пока мы переодевались, я сказал, что со мной пойдет Вердье. Он служит на почте, не болтлив и тоже холост. К тому же очень старателен, так как хочет перейти служить в пожарную часть. Однажды после автомобильной катастрофы по ту сторону перевала он привез девочку трех лет и плакал навзрыд, узнав, что она выживет. Вердье привязался к ней, переписывается и даже посылает деньги. Говорит, когда ему стукнет 35, он удочерит ее – а что? – имеет полное право. Мы подтруниваем над ним. Ему сейчас 25. Тогда он даже сможет на ней жениться. Услышав от нас такое, Вердье говорит, что ему на нас наплевать.